Год основания газеты - 1861

Людмила Ведяйкина:

«Уверена, все будет хорошо»

Кронштадтка Людмила Александровна Ведяйкина (девичья фамилия - Дудникова) - педагог по профессии, родилась в 1931 году. Ее записи, живые и трогательные, несомненно, будут интересны нашим читателям.

Детдомовские дети. Людмила (справа сидит). 1946 год

День рождения брата. 22 июня...

Раннее детство - как праздник: куклы, игрушки, подарки, поездки в деревню к бабушке, в Ленинград к крест­ной, на дачу в Невскую Дубровку, с папой на рыбалку по заливу. Я люблю его встречать у ворот. Он подкидывает меня высоко и не­сет домой обедать. Мама вкусно готовит, шьет мне красивые пла­тья, белье с кружевами. У меня синее пальто с красными пугов­ками и синий беретик.
Позднее, в детском доме, я ношу свою одежду (мама, собирая нас в эвакуа­цию, пометила ее.) У большин­ства детей своей одежды нет. Девочкам шьют платья из се­рой унылой ткани, отделывая воротнички и кармашки крас­ной тесемкой. Вспоминаю последний день рождения брата Жени в воскре­сенье 22 июня. Папа, мама, го­сти - все нарядные. Пироги, конфеты, подарки . Играет пате­фон. И вдруг стрельба... Пер­вый налёт, разведка. Стреляли наши зенитки. Закончи­лось счастливое детство.
Проводы отца. Весь город провожал переодетых в во­енную форму отцов, мужей, сы­новей. У стенки, где их сажают на корабли, стоит гул, женщины плачут. С мамой плохо, она упала. Мама беременна послед­ние месяцы. Что она пережила, оставшись в положении с двумя малолетними детьми, без мужа, без работы?
Я была слишком мала, чтобы понять весь ужас случившегося. Мы уже пережили одну войну с Финляндией. Совсем рядом с Кронштадтом. У нас были трево­ги, затемнения. Но мы были уве­рены в силе нашей армии. Мы жили среди моряков. Наш папа служил на флоте, на «Профинтерне». На стене в большой рамке под стеклом фото этого корабля. У папы друзья моряки, военные.
Нам, детям, интересно, когда во дворе собирают соседей, учат све­томаскировке, как заклеить окна. На лестницах поста­вили ящики с песком и учили, как гасить зажигательные бомбы. Позже, когда начались посто­янные бомбежки и обстрелы, мальчишки собирали осколки, особо це­нились теплые. Дома был тайник под чехлом старинного сту­ла, куда брат складывал острые, искореженные куски железа.
В сентябре, когда мама была в роддоме, Кронштадт бомбили днем и ночью, особенно корабли, воен­ный госпиталь, Морской завод. Сестренка родилась 19 сентя­бря. Вначале мы прятались в бомбоубежище во Владимир­ском соборе, потом мама сказа­ла, что будем дома спать на сун­дуке в прихожей, где нет окон. Она ходила на «толкучку» и на одежду, обувь выменивала какие-то продукты, а братишка на папиросы - у моряков еду. Иногда в бидончике прино­сил кашу или суп. Мальчишки пробирались за город (запретная зона) на огороды, где на мерзлой земле находили кочерыжки. Дома у нас сравнительно теп­ло (отец перед отъездом позабо­тился о дровах), но маленькая се­стренка все же простудилась. Крупозное воспаление. Мама сидит на стуле у печки с малышкой на ру­ках. Лидочка дышит тяжело. Мама плачет. Мы с братом бе­жим к какой-то женщине, прино­сим маленькие икон­ки. Мама их вешает на кровати под чехлы. Но Лидочка умирает. Она лежит на шахматном столи­ке, в одной руке соска, в другой - конфетка. Ей всего 2,5 месяца. После похорон мама говорит, чтобы мы по­мянули сестру. Я помню ее последние слова: «Скоро все будет хорошо». Рано утром мама умерла. Я проснулась от того, что мама хри­пела. Заплакала, вскочил брат, закричал. Прибе­жали соседи, вызвали скорую, но было уже поздно.
Когда год назад в Большом доме на Литейном я читала «Дело» отца, я пыталась предста­вить, что он пережил, получив письмо из дома и узнав об этой трагедии. Он сказал, что ему не хочется жить. И это ему поставили в вину, когда судили за антисоветские высказывания. В Кронштадт напра­вили документ, который лишал членов семьи! детей! в блокад­ном городе! всяких пособий... А мы любили отца, ждали его, верили ему, искали более 60 лет. Брат умер, не узнав, что его реабилитировали.

В детском доме

Мы остались живы только по­тому, что попали в детдом. Первое время было очень страш­но. Я все время держалась за бра­та, а он как мог опекал меня. Приносил мне в спичечном короб­ке кусочки сахара от своей пор­ции. Кормили скудно: жидкий суп и каша, тонюсенький кусочек хлеба. Дети умирали. Страшно было ходить в туалет (ведро). Там почти ежедневно умер­шие дети. Воспитатели пытались нас развлечь, читали, во­дили гулять. Однажды ходили в баню. А однажды ночью мы про­снулись от страшного грохота. Все было засыпано битыми стеклами и штукатуркой. Это рядом попала бомба. Как и все, по очереди, мы с братом выносили из туалета ведро по темной залитой и замороженной лестни­це. Этот ужас я помню до сих пор.
Весной уже из другого детско­го дома мы пошли в школу, где всех детей корми­ли. Бегали в Летний сад, когда появилась листва. Ели акацию, клен. Любили липу - листочки мягкие и сочные.
Летом через Лисий Нос нас от­правили в Ленинград. Ночью са­жали на корабль. Была качка, трап ходил ходуном. Матросы пе­редавали нас из рук в руки. Мы долго сидели в лесу. Бом­били. Нам сказали снять панам­ки - их видно с самолетов. Здесь нам впервые дали кусок хлеба во всю буханку и мясную котлету.
В Ленинграде жили в ин­тернате на Мойке, 26. Часто сиде­ли на полу в коридоре в подвале. Слышны были разрывы, грохот. Земля сотрясалась. Воспитатели были строже, следили, чтобы утром все умывались и делали зарядку во дворе. У столовой проверяли, чтобы ботиночки были начищены. В столовой си­дели и ждали, когда нам скажут: «Приятного аппетита». Ежеднев­но давали «глюкозу», желтый ко­мочек, немного сладковатый, тает во рту. В конце лета через Ладогу нас отправили в Ярославскую об­ласть. Ехали на баржах в трю­ме. Когда сели на поезд, нам дали сразу по полбуханки хлеба. Съели в один присест. Из окон поезда иногда видели большие толпы людей, плохо одетых, ис­тощенных, на обочинах дороги разбитые вагоны, паровозы, об­горелые, разрушенные построй­ки. От Ярославля до Углича по Волге плыли на теплоходе и до деревни уже на подводах.

Владимир Иванович

Диретор детского дома Владимир Иванович опекал меня, особенно, когда я заболела. Меня положили за ширму в его кабинете, где он и жил. Из дома я привезла большую куклу (с кото­рой играл весь детский дом, так как других игрушек у нас не было) и портфель, купленный мне в первый класс. Брат, который опекал меня всегда и во всем, уговорил меня променять портфель на еду. Он принёс мне очень мелкой ва­реной картошки - это было вкуснее пирожных, и бутылку мо­лока. Его я выпила одна. Женя уверял меня, что он уже напился. А молоко оказалось от больной коровы, это выяснили позднее. Владимир Иванович следил, что­бы я полоскала рот марганцовкой (других лекарств не было), при­носил с кухни дополнительно что-то протёртое, мягкое, так как я не могла жевать. Владимир Иванович вскоре ушел на фронт. У нас он хо­дил в военной форме, прихрамы­вая, с тросточкой. Однажды мы из окон наблюдали, как он, под­няв трость над головой, водил в «атаку» наших старших мальчи­шек против деревенских, кото­рые нападали на наших из-за каких-то конфликтов.
Запомнился и такой случай. Был у нас мальчишка - «коман­дир», у него был старший брат, сам был крепкий, его побаива­лись, выполняли «приказы», а главное, ему все мальчишки пла­тили «дань» за любую провин­ность - хлеб, сахар.
Однажды я и еще две девочки не пошли в школу по болезни и съели кочерыжки, кото­рые лежали на окне. Была осень, солили капусту, кочерыжек было много, но нам было сказано: «От­дадите в ужин сахар». У меня тоже был старший брат и я сказа­ла: «Никогда». Ябед в детском доме не люби­ли. Кто доложил директору, я не помню. Директор выстроил нас - 30 человек - это была младшая группа (1-4 класс) - и спросил каждого: «Он у тебя брал хлеб?». Все ответили: «Да». Владимир Иванович молча снял галоши (он их носил на сапогах), подошел к этому сборщику дани и отхлестал галошами по щекам. Тот стоял молча, краснея, потом заревел и убежал.

«Пятерка» - удар по врагу

Меня выбрали «хлебо­резом». Это была самая почетная обязанность. Три раза в день надо было нарезать и взвесить 100 порций хлеба, масла, сахара; 4 года я бессменно выполняла эту работу. Из столовой на кухню окно закрывалось деревянным щитом. В щелях видне­лось множество глаз. Надо было на 4 подноса разложить точно поровну горбушек (они казались больше) и чтобы у всех были до­вески.
Мы долго не могли отвыкнуть от чувства голода, ели траву - дудки, тятьки, щавель, кислицу. Часто сидели у реки на краю ржаного поля и «молотили» колоски. У каждого был мешочек зерна на целый день. Первый год нас обес­печивали из колхоза, а потом мы уже сами должны были вскопать и засеять огород, поливать, по­лоть, убирать урожай. Сами соли­ли капусту, заготавливали лук и овощи. Работали в колхозе, собирали колоски, уби­рали картошку, дергали лен. А это не просто, внаклонку, да и руки с непривычки можно ободрать. Отлынивать было стыдно. Шла война. Все работали на победу. Даже в школе был лозунг: «пя­терка» - это удар по врагу.
Были у нас веселые праздники, концерты. Любили петь. Я помню все песни военных лет. Как мы их учили, не знаю. Даже радио у нас появилось после войны. Нас в детском доме любили. Я это знаю по себе. У многих я была в го­стях, на каникулах. Мне дарили по­дарки. Меня научили шить, выши­вать, танцевать. На смотре самодея­тельности воспитанников детских домов в Угличе мы заняли призовое место, и нас послали уже в Яро­славль. Я танцевала на сцене знаме­нитого Волковского театра. Наше педучилище было.не со­всем обычное. В нем учились дети, потерявшие родителей во время войны. Мы были на пол­ном государственном обеспече­нии. Нас кормили, и неплохо по тем временам, но одевали скромно. Зато учили нас прекрасные педа­гоги. Кроме основных предметов - пение, музыка, танцы. Мы по­сещали музеи, театры, выставки.
После окончания 4-го курса ездили на 10 дней в Москву. Это было незабываемое по тем временам событие. Были даже в Кремле при жизни Ста­лина. Его мы не видели, но вече­рами ходили на Красную пло­щадь и мечтали. Мы были патри­оты и верили, что только благо­даря вождю нам живется так хорошо.
По распределению я работала в Карелии. Там увидела, как жи­вет народ-победитель. На уроках ребятишки засы­пали от голода. Да и в Кронштадте у нас очень долго жарили рыбные котлеты - из колюшки, не корюшки (это де­ликатес, любимый и сейчас), а именно колюшки - маленькой, очень колючей рыбешки. Она спаса­ла кронштадтцев в блокаду и по­сле войны.

Все преодолимо

Оглядываясь на прожитые годы, вспоминая детство, молодость и всю жизнь, думаю, что да, было все, и горе, и радость, ошибки и победы. Какой же итог? Я счастлива! Я не одна, у меня добрые, внима­тельные, заботливые дети. Сын и дочь уважаемые, трудолюбивые, а для меня самые любимые. У меня прекрасные внуки, образо­ванные, красивые, очень совре­менные, умные. А недавно роди­лась правнучка.
Я всю жизнь училась, много работала. В школе учителем начальных классов, педагогом-методистом в детских яслях Кронштадта. Очень люблю детей, им я от­дала все тепло души, проработав с ними почти 50 лет. Они отвеча­ли мне взаимностью. Я постоян­но училась и учила своих коллег. Организовывала праздники, конкурсы, была бессменным ре­дактором стенгазеты «Малыш». Мне встречались хорошие люди, которые поддерживали меня. Я старалась людям делать добро и никогда не завидовала никому. И сейчас я, по мере сил и воз­можностей, стараюсь быть по­лезной своим близким и чув­ствую их заботу и внимание.
Есть и трудности. А когда их не было? Все преодолимо. Надо всегда верить в светлое и доброе.
Я в это верю. Уверена, все бу­дет хорошо.

Людмила ВЕДЯЙКИНА