|
«Значит, нужные книги ты в детстве читал» |
От сердца к сердцу
Допускаю, что существуют другие способы передачи человеческого опыта, только они меня мало интересуют. И я иного способа не признаю. Если уж говорить о чём-то, то о чём-то важном, значимом. Иначе, вообще, зачем воздух сотрясать?
Высшей формой человеческой речи (по Бродскому) является поэзия Лучшие слова в лучшем порядке. Именно стихи находят кратчайший путь к сердцу человека. И я в своей работе с читателями, как правило, иду этим путём. Чтобы стихи проникали не только в уши, но и в души слушателей, надо, чтобы они исходили из души. То есть лучше, чтоб они были прочитаны наизусть.
Сравнительно недавно открыла для себя, что словечко «наизусть» по-французски «par cоeur» дословно означает - из, сквозь, через сердце! Представляете! Вот и весь секрет! Пропусти сквозь своё сердце, тогда и до чужого есть шанс достучаться.
К счастью, практически всегда способ срабатывает. Собственное сердце при этом конечно тратишь, иначе невозможно, но силы тебе возвращаются удесятерёнными, когда ты видишь, какую работу проделали произнесенные тобою слова, как загораются или наполняются слезами глаза у слушателей. О, это магия! Ничто другое так не вдохновляет, как воспоминания об этих торжественных минутах единства, когда ты дышишь с залом в одно дыхание. Говорю об этом не похвальбы ради, а как раз для того, чтобы выразить признательность моим дорогим слушателям, ведь без них ничего бы не вышло.
Какая страшная беда для человечества - война! Но и о ней написаны стихи. И порой несколько поэтических строф по эмоциональному воздействию оказываются сильнее многих томов. С такими стихами я и прихожу к детям. Чаще всего читаю Евтушенко. Даже коротенькие «Свадьбы» очень точно передают боль и отчаяние маленького человека перед большой войной, «мне страшно, мне не пляшется, а не плясать нельзя». Плясуном на свадьбах военных лет приходилось бывать и самому маленькому Жене Евтушенко. В стихотворении «Сватовство» описан древний мудрый обычай: во время сватовства невеста должна прилюдно вымыть ноги жениху и выпить эту воду, только в таком случае её сочтут достойной, чтобы взять в жёны. А вот «сорок первого года жених» не дал своей невесте до конца исполнить ритуал:
«И когда наклонилась невеста,
чтобы выпить с любимого воду, -
он вскочил,
её поднял рывком,
усадил её словно жену,
на колени встал сам,
с неё сдёрнул
цветастые чёсанки с ходу.
в таз пихнул её ноги,
трясясь, как в ознобном жару.
Как он мыл её ноги -
по пальчику,
по ноготочку!
Как ранетки лодыжек
в ладонях дрожащих катал!
Как он мыл её!
Будто свою же,
ещё не рождённую дочку,
чьим отцом после собственной
гибели
будущей стал!
А потом поднял таз
и припал - аж эмаль захрустела
под впившимися зубами,
и на шее кадык заплясал -
так он пил эту чашу до дна,
и текла по лицу,
по груди,
трепеща, как прозрачное,
самое чистое знамя,
с ног любимых вода,
с ног любимых вода». |
Вот под этим-то чистым знаменем любви, наверное, и воевали в ту войну наши соотечественники. И великую чашу страданий испил весь наш народ. Помните, в каком-то фильме про войну один из героев так и говорит:
«А я и воюю за баб. За жён, матерей, за сестёр и дочерей…»
Читаю я школьникам и такую страшную вещь - отрывок из «Братской ГЭС» - «Диспетчер света» (1964 год). Это монолог сорокалетнего еврея, вспоминающего о войне. Гетто, концлагерь - для него факты не истории, а личной биографии. И то, как именно вспоминает Изя Крамер свою жизнь, и то, как он обращается к читателю, слушателю заставляет почувствовать буквально всею кожей, всем нутром весь ужас той войны, когда прося у Бога смерти любимому существу, ты просишь ему блага, избавления от мук:
«Как меня не мучай Риву, Боже,
сделай так, чтоб Рива умерла».
И потом:
«Бог услышал, Рива, ты мертва».
Ещё не так давно не могла читать вслух «Итальянские слёзы», - душили рыдания, так, конечно, почти с любым стихотворением Евтушенко, этой темы касающемся, поначалу происходит. Кажется, что это вслух произнести нельзя, но и оторваться невозможно. Вот и читаешь до тех пор, пока не усвоишь, не сделаешь своим. Шестьдесят пять лет назад кончилась война, сорок пять лет назад написано это стихотворение, но боль не убывает, не утихает.
Голубоглазый мужик пьёт и плачет, вспоминая, «как попав под Смоленском в полон девятнадцатилетним парнишкой был отправлен в Италию он». И про плен, и про побег, и про кудрявую девчушку Марию. Про партизан тамошних, в чей отряд, та девчушечка их отвела, о гладиолусах, которыми встречал партизан Рим. И о том как встречали на родине: «по-немецки овчарки рычали на отечественных поводках», о флаге красном, серп и молот на который нашила Мария, вырезав их из своей юбчонки. И о том, как отобрали у него этот флаг, «недостоин сказали, ты - враг». Пришлось отдать - «до Италии было не близко, до свободы совсем далеко». Важно не только, о чём говорит он, но и как: как тяжело и горько ему говорить, как не хочется говорить о боли, которую причинили свои, упрятав солдат-освободителей в лагеря. И поэтому русский Иван прерывает рассказ свой и просит поэта:
«Ну, а будешь в Италии ты,-
Где-то в городе Монте-Ротонда,
Там живут партизаны-браты
И Мария, вся в чёрных колечках,
Да теперь уж в седых - столько лет.
Передай, если помнят, конечно,
Ей от рыжего Вани привет.
Ну, не надо про лагерь, понятно,
Как сказал, что прошло, то прошло.
Ты скажи им, им будет приятно:
В общем, Ваня живет хорошо…». |
Иван сомневался, помнят ли его, а фотография его в доме сеньоры Марии висит рядом с Христом!
«Меня спрашивали и крестьяне,
и священник, и дровосек:
«Как там Ванья, как Ванья, как Ванья?»
И вздыхали: «Какой человек!»
Партизаны стояли рядами,
столько их для расспросов пришло
и твердил я, скрывая рыданья:
«В общем, Ваня живёт хорошо». |
Возможно, детям больно слышать такое. Возможно, они не совсем готовы воспринимать, но, надеюсь, что эти детские слезинки простит мне Господь. Думается, что слёзы, пролитые человеком над чужим горем, от чужой боли, способны избавить его от причинения страданий другим. Как там у Высоцкого?
«..И когда ты без кожи останешься вдруг, оттого, что убили его, не тебя..» , «..значит, нужные книги ты в детстве читал».
Любовь ЛИМОНОВА
|