Десант больших надежд и печали
(Начало в «КВ» № 27, № 28)
В строевой и хозяйственной команде островка политруком был старый ленинградец Николай Бочкарев. Работал он с рассвета дотемна, а когда в бухточке скапливалось много катеров, то и ночью поднимал людей Iна аврал и сам становился в баталерке к весам.
Спал политрук меньше других, но всегда имел бодрый и даже какой-то лучезарный вид. Этому, конечно, немало способствовали утренние купания. В любую погоду Бочкарев в одних трусах, накинув на плечи только полотенце и шинель, спускался по каменистому откосу к морю, оставляя одежду на валуне, и не спеша входил в воду, окунался и плыл. Ни ветер, ни град, ни стужа не могли остановить его. Поплавав в ледяной воде, он на берегу спокойно растирал полотенцем тело до красноты, на несколько минут забегал в свою каюту в домике у поста наблюдения и выходил завтракать в хорошо отутюженных брюках, опрятном кителе и ботинках, надраенных до зеркального блеска.
Его купания не нравились строевику Грушкову. <...>
Когда понадобились разведчики, Грушков вспомнил о нем и как бы невзначай спросил у начальника штаба;
- А почему бы вам не послать в Петергоф Бочкарева? Довольно ему холодной водой баловаться, пусть на деле покажет свою закалку.
- Верно, - обрадовался начштаба. - Вплавь можно незаметно проникнуть. <...>
В штабе Бочкареву объяснили, какие трудности надо преодолеть, и предложили до наступления темноты продумать план ночной разведки. <...>
Бочкарева не пугал предстоящий риск. Но хотелось задание не провалить и оставить хоть какой-нибудь шанс на спасение. За его окном топтался рыжеватый пушистый голубь. <...>
Видя, как голубь жадно хватает крошки, он подумал: «А ведь ты, Рыжик, можешь мне пригодиться! Рацию с радистом не надо брать, и связь будет надежней. Ты верен своей Сизухе, обязательно в гнездо вернешься». <...>
Голуби развлекали моряков на этом клочке земли, окруженном водой. Больше всех голубями занимался старшина Кургапкин.
«А ведь Кургапкин на гражданке где-то под Петергофом жил, - вспомнил политрук. - Пляжи и парк ему знакомы. Может, мы вдвоем управимся?»
Мысль, возникшая неожиданно, толкнула Бочкарева на решительные действия. Он разыскал старшину Кургапкина, исполнявшего обязанности киномеханика.
- Вы, как мне помнится, просились на сухопутный фронт?
- Так точно.
- Командование удовлетворяет вашу просьбу: сегодня ночью пойдете со мной в разведку.
Часа через два Бочкарев доложил командованию, как он намерен действовать в разведке. Начштаба одобрил использование легких водолазных костюмов с кислородными масками и голубей. <...>
Сборы были недолгими. Старшина Кургапкин посадил Рыжика в небольшую круглую корзину с крышкой, которая до половины входила в спасательный круг и могла держаться на воде. <...>
На траверз Старого Петергофа их доставила «каэмка» с заглушёнными моторами. <...>
Катерники спустили на воду надувную десантную шлюпку, усадили в нее разведчиков, подали им голубя и пожелали счастливого плаванья.
Кургапкин оттолкнулся от «каэмки», а Бочкарев начал грести широколопастными короткими веслами. Ветер, дувший разведчикам в спину, помогал двигаться с хорошей скоростью. <...>
Неожиданно по заливу скользнул прожекторный луч. Разведчики прижались к холодному днищу лодки. Они не поднимали голов до тех пор, пока не погас свет. В заливе стало темней. <...>
Вскоре они остановились. Дальше двигаться в лодке было рискованно.
Бочкарев поставил корзинку с голубем в спасательный круг и шепнул:
- Приготовиться. Будем стравлять воздух из лодки. <...>
Минуты через три разведчики ощутили ногами твердый грунт. Вода скрыла их из виду. Осторожно передвигаясь вперед, они потащили за собой почти затонувшую лодку и спасательный круг с голубем. <...>
Бочкарев вытащил из резинового кисета электрический фонарик и, держа его так, чтобы свет был виден только с моря, несколько раз щелкнул выключателем. Это означало: «Дошли благополучно». <...>
Разведчики, оставив в воде под камнем резиновую лодку, выползли к прибрежным валунам, спрятали в камышах корзину с голубем и стали наблюдать за суетой на берегу. Они видели, как пулеметы роями выпускали в море светящихся жуков, как из дотов цепочкой вылетали снаряды и вычерчивали огненные пунктиры.
Но на опушках парка и на пляжах, освещаемых ракетами, никто не показывался.
Бочкарев вглядывался в каждый куст и валун. Одно место ему показалось подозрительным. Он дождался взлета новой ракеты и в ее мертвящем, словно лунном свете рассмотрел окопчик с навесом из камыша и бледное лицо человека в каске, лежащего за пулеметом. <...>
Когда очередная ракета осветила берег, они оба убедились, что в окопчике сидят два гитлеровца.
- Давайте их снимем, пока идет стрельба, - приникнув к уху политрука, шепнул старшина. <...>
Приблизясь с разных сторон к окопчику, разведчики одновременно поднялись и, как только взлетела очередная ракета, навалились на гитлеровцев. Нападение было столь неожиданным, что один пулеметчик даже не шелохнулся, а другой, повернувшись на спину, хотел было позвать на помощь, но старшина, схватив горсть сырого песку, забил им раскрытый рот фашиста.
Покончив с гитлеровцами, разведчики набросили на себя их маскировочные плащ-палатки и смело прошли в кустарник. От холода или волнения старшину трясло. <...>
Вдруг справа послышался всплеск. Какой-то человек упал с косогора в канаву, поднялся и опять свалился в воду. Он никак не мог подняться.
Свет ракеты осветил его. «В бушлате... свой», - обрадовался Бочкарев.
Они ползком подобрались к человеку, помогли ему выбраться из канавы. <...>
С помощью старшины Бочкарев разжал краснофлотцу зубы и дал ему глотнуть шнапсу из фляги, найденной у убитого гитлеровца.
Краснофлотец вскоре пришел в себя и что-то пробормотал. Политрук наклонился к нему и спросил:
- Откуда ты? Где ваш батальон? Краснофлотец отвечал невнятно. Бочкарев с трудом
разобрал, что командир убит еще при высадке, что всюду танки... Нужны гранаты и пушки.
- Наши залегли, - едва шевеля запекшимися губами, бормотал раненый. - Радиста убили, я дополз один... Дайте красную ракету...
- Что же нам теперь делать? - шепотом спросил старшина у политрука.
- Его надо в госпиталь. Иди накачивай лодку. <...>
Они вдвоем перенесли раненого в лодку и укрыли немецкой шинелью. Усадив старшину за весла, Бочкарев сказал:
- Как отойдешь подальше, просигналь фонариком, подберут.
- А вы как же? - недоумевая, спросил Кургапкин.
- Вплавь доберусь, не беспокойся. Я еще поищу наших. <...>
Убедившись, что лодка благополучно удаляется, политрук подобрал корзину с голубем и поспешил скрыться в кустарнике.
Дозорные катера, всю ночь дрейфовавшие на траверзе Старого Петергофа, подобрали резиновую лодку со старшиной и раненым матросом, впавшим в беспамятство.
Утром в Кроншлот прилетел Рыжик и принес коротенькое донесение: «От десанта осталась небольшая группа. Нет патронов и еды».
«Все же молодец наш морж! - с гордостью думали мы. - Сумел одолеть все преграды и прислать донесение». Никто, конечно, не надеялся, что политрук вернется из разведки.
И вдруг глубокой ночью разбудил громкий шум. <...>
- Стой!.. Стой, стрелять буду!
- Сколько можно в одного человека стрелять! По голосу часовой узнал Бочкарева.
- Прошу прощения, - смущенно пробормотал он и тут же радостно прокричал: - Отбой тревоги! Полный порядок... Товарищ политрук с разведки вернулся!
Матроса не удивило, что политрук Бочкарев в такую стужу стоит в одних трусах.
Узнав о появлении Бочкарева, я кинулся в санчасть. <...>
Когда Бочкарев несколько согрелся, я спросил:
- Что-нибудь узнали? Как там наши?
- Плохо им, - ответил он, - но дрались. Никто не вышел с поднятыми руками, не сдался. Два дня не подпускали к себе фрицев. И танки не могли взять. А ведь у ребят не хватало ни гранат, ни патронов. Приходилось в бою добывать.
- Почему же они не выходили на берег?
- По многим причинам. Командиру, полковнику Ворожилову, пуля в сердце угодила в самом начале высадки. Командование на себя взял комиссар Петрухин. Десантники, кроме пристани, с ходу захватили Монплезир, Эрмитаж и Марли. Если бы они остались во дворцах, то получили бы подкрепление и боезапасы. Но им было предписано выйти к аэродрому. Они и пошли пробиваться. Захватили Шахматную гору, с боем приблизились к Большому дворцу, в Верхний сад и... попали в танковую засаду. Танки - полукольцом, простреливают каждый метр. С голыми руками на них не пойдешь. И назад дорогу отрезали: автоматчики с тыла по Нижнему парку обошли...
Я наткнулся на ребят, окопавшихся в развалинах Воронихинской колоннады. <...>
Подползаю. А у них в живых четыре человека. И у всех ранения. Ребята голодные, измученные. А у меня, кроме шнапса, ничего с собой. Выпили они по глотку и говорят: «Пока совсем не рассвело, „собери с мертвых оружие. Мы уже ползать не в силах».
Пополз я, два автомата подобрал, сумку патронами набил. А с едой плохо, только в мешке убитого краснофлотца банку консервов и два сухаря нашел.
Возвращаюсь, а ребята, видимо, понадеялись на меня, спят. Бодрствовать больше не смогли. Кто где лежал, так и ткнулся носом. <...>
Утром радио загорланило на русском языке: «Рус, если хочешь жить, сдавайся. Подними руки на голову и выходи. В плену накормят». Но никто, конечно, не вышел.
В полдень, увидев, что гитлеровцы скапливаются у Золотой горы, я растолкал ребят. Они ополоснули лица водой из канавы, разделили на всех банку консервов, съели по полсухаря и залегли в круговую оборону. Атакующих встретили так, что во второй раз им не захотелось наступать. Но мы трех человек потеряли. Остались в живых я и старшина.
Гитлеровцы, понадеявшись, что мы сами выдохнемся и выйдем сдаваться, больше серьезных атак не предпринимали. Как только наступили сумерки, я зову старшину: «Давай пробираться к морю». А он не хочет: «Иди один, мне не доплыть». - «Так у нас не делается, говорю. Я тебя по воде вдоль берега дотащу к нашим».
Поползли мы. У вольера в перестрелку попали. Вскрикнул мои старшина и не встает. Смотрю - разрывной пулей висок размозжило. Дальше пополз один. <...>
Пошел я по горло в воде вдоль берега. Добрался до таких мест, где до Кроншлота ближе было. Сбросил с себя мешавшую одежду и поплыл.
Одно могу сказать - наши балтийцы великое дело сделали. Гитлеровцы за эти дни поняли, с какими людьми им придется драться. Страх заставит их зарыться с в землю. Вот увидите... <...>
Несмотря на морскую закалку, политрук заболел двухсторонним воспалением легких. Его сообщение о десантниках в официальные донесения не попало. «Мало ли чего человек наговорит в бредовом состоянии». Но я поверил Бочкареву.
Отрывки из книги Петра КАПИЦЫ
«В море погасли огни»
подготовил Михаил КОНОВАЛОВ
Послесловие от автора
После опубликования книги «В море погасли огни» я получил много писем от участников войны. Одни из них благодарили меня за то, что я правдиво показал оборону города со стороны моря и сохранил в записях дух ленинградцев, детали боев и быта, другие подсказывали, о чем бы следовало еще написать и чьи имена вспомнить, третьи обижались на то, что я не отметил героические действия их частей и кораблей. Все авторы писем, наверное, по-своему правы. Многого в моих записях нет. Невозможно объять необъятное. Я написал только о том, что видел собственными глазами или услышал от людей, которым доверял почти как самому себе. В тетрадке, присланной из Кронштадта, Мария Васильевна Симоненко написала: «Когда мой муж принес из библиотеки Вашу книгу, я сразу принялась ее читать и не могла оторваться. Все знакомое, все близкое...»
Петр Капица
P. S.
Петр Капица ушел из жизни в конце 20 века. Он оставил о себе память, которой суждено прожить очень долго, потому что память о Великой Отечественной войне вечна.
В наше время книга Петра Капицы «В море погасли огни» является ценным изданием. В ней присутствует живой дух войны, без прикрас и лакировки. Думаю, что после публикации материалов о Петергофском десанте интерес к ней возрастет.
Эта книга есть и в нашей центральной библиотеке.
Михаил Коновалов
Перед монументом - уютный сквер
 |
25 июля на восточной оконечности острова Котлин (напротив Ленинградской пристани) состоялось торжественное открытие памятного знака морякам Петергофского десанта. В присутствии представителей Местной администрации и администрации Кронштадтского района, делегации из Петергофа, ветеранов Кронштадта, а также моряков Балтийского флота с новой стелы сдернули белое полотнище. Вырубленный из камня матрос смело глянул в мирное небо. В День Военно-морского флота и в год 65-летия Победы в Великой Отечественной войны город воинской славы Кронштадт приобрел мемориальный ансамбль, которого давно не хватало. Теперь, чтобы поклониться бойцам Петергофского десанта, кронштадтцам не нужно будет ездить к памятному камню в Петергоф. Новый монумент стоит на самом законом месте - потому что именно с Ленинградской пристани в октябре 1941-го из Кронштадта ушли десантники на свое последнее задание и вошли в бессмертие. «Живые, пойте о нас» написано на кирпичной стене за спиной каменного матроса. И цветным кирпичом выложено символичное пламя Вечного огня на этой стене. Перед монументом - уютный полукруглый сквер.
Присутствовавший на открытии кронштадтец Валерий Васильев, внук Григория Кузьмича Васильева, одного из чудом выживших бойцов, обещал прилюдно, что обязательно приведет сюда своих детей и здесь раскроет перед ними трагическую и героическую страницу Великой Отечественной войны, в которую вписано имя его деда. «Их было 500, а спаслись единицы. И Родина-мать ими может гордиться…» - прочел на митинге председатель Совета ветеранов Петергофа Генрих Георгиевич Остроумов стихи собственного сочинения. К подножию памятника легли скорбные алые гвоздики.
Серафима БЕЛЕВИЧ
Фото автора |
|
