|
Дверь, через которую Ренат с мамой
попали в госпитальный коридор,
где их накрыло взрывной волной
«Немцы были черные летающие чудища
А кролики были белые, теплые и очень утешали...»
Цвета и образы блокады, какой ее запомнил пятилетний кронштадтец. Через 70 лет Ренат Ситдиков вместе с корреспондентом «КВ» прошелся по территории Военно-морского госпиталя, где в Великую Отечественную войну работали его родители.
По этой дорожке бежал в 41-м Ренат. Маленький, в большой каске
Черный летчик
- Я орал во все горло и бежал, а солдатская каска, невесть как оказавшаяся у меня на голове, всё сползала и закрывала глаза, так что дорогу я не видел. Но каску не снимал...
Ренат Хабибович медленно идет той самой дорожкой у здания госпиталя, по которой когда-то летел пулей. На этом самом месте в сентябре 41-го его застал немецкий авианалет. К тому времени маленький Ренат уже хорошо знал, что означают воющие звуки мотора в небе и сирены на земле. Они означают, нужно бежать со всех ног и забиваться в подвал, в щель, в канаву.
Мама Валентина Ивановна, капитан медслужбы, работала врачом-лаборантом в клинической лаборатории Кронштадтского военно-морского госпиталя, отец Хабиб Валеевич, военврач 2 ранга, в этом же госпитале в первом хирургическом отделении оперировал. Жили в служебной квартире на территории госпиталя. Первый этаж занимали аптечные склады, слева находилась небольшая церквушка, отданная под покойницкую. Мертвых было много, но они были нестрашные - как и те мертвые, которых позже, зимой, в голодающем городе, время от времени провозили мимо на саночках - скользили бледные тени, никому не делая зла. Страшными были живые немецкие летчики, которых мальчик представлял себе чёрными, всемогущими полуфантастическими существами. Когда одного такого нибелунга над Кронштадтом сбили зениткой, и он летел и горел, а потом упал в залив, маленький Ренат удивился - немцу, оказывается, тоже можно сделать плохо.
Большинство детей сотрудников госпиталя было эвакуировано. Ренат остался в Кронштадте, потому что мама считала, что в тяжелые времена семья должна держаться вместе. Почти все время мальчик проводил в подвале, где жили его друзья, лабораторные кролики. В подвале было относительно безопасно и нескучно. Но все равно тянуло наверх.
Авианалет, который он встретил один, в каске, Ренат запомнил, потому что сильно тогда испугался. В другой раз, когда завыла сирена, он был вместе с мамой, а, значит - чего бояться-то. Было воскресное утро 21 сентября 1941 года. Первая бомба упала в фонтан в госпитальном парке, разрушив его и вырвав с корнем вековые деревья, осколком убив медсестру. Вторая разбила крыльцо приемного покоя, смертельно ранив санитаров.
Третий удар пришелся на самый центр северо-западного крыла главного здания, где находилось терапевтическое отделение. Начался сильный пожар. Только на следующий день удалось вывести раненых и достать тела погибших. Было убито 53 человека, из них 13 сотрудников госпиталя.
Когда упала вторая бомба, Ренат с мамой были в сквозном коридоре, который проходит через весь госпиталь. Они бежали в лабораторию, в тот самый подвал с кроликами, под спасительные толстые своды. Взрывной волной их бросило на пол. Часть здания, которую они только что миновали, обрушилась за их спинами.
Два дня спустя на линкоре «Марат», который тогда стоял в Средней гавани, осколком авиабомбы тяжело ранило отца. С начала сентября он работал на «Марате» судовым врачом. Отец был ранен прямо во время операции, которую он, с русским бесстрашием и татарским упрямством, проводил, не обращая внимание на налет. Осколок пробил ему голову и грудь.
Сюда ударил снаряд, который прилетел со стороны Петергофа
«Дай папиросочку»
Когда Ренат не играл с кроликами в подвале, он в госпитальном саду искал осколки снарядов для своей коллекции.
- У меня была отличная коллекция, не стыдно перед товарищами. Все мальчишки такие собирали. Особенно ценились те, что с медными ободками - красиво выделялись на фоне обугленного металла.
Некурящая мама в специальном чемоданчике хранила папиросы, чтобы ими при необходимости расплачиваться. Это была надежная валюта. Как-то Ренат, мечтая о пополнении коллекции, вытащил из «папиросного» чемоданчика пачку «Звезды» и побежал с ней к дровяному складу, который охранял матрос. Без лишних слов матрос взял папиросы и выдал мальчику патрон, предварительно что-то из него выдрав, так что патрон перестал быть боевым. Но об этом Ренат друзьям не говорил, и патроном хвастался.
Туда, где в войну был дровяной склад, сейчас не пройти: сплошные сугробы. А вон там - показывает рукой Ренат Хабибович - он в свое время несся опрометью, в полном восторге, прижимая к груди найденную гранату. Бежал Ренат к ступеням главного входа, гранитным, прочным, которые прекрасно подходили для того, чтобы расколотить о них находку и посмотреть, что внутри. Когда Ренат сосредоточенно разбивал гранату о ступени, его застал за этим занятием один из сослуживцев отца и гранату отобрал. Кажется, это был комиссар госпиталя Алексеенко. Ренат Хабибович так никогда и не узнал в точности, кого благодарить за то, что прожил жизнь с двумя руками, полным комплектом пальцев и целыми глазами.
По колено в снегу, демонстрируя упрямый, как у отца, характер, Ренат Хабибович доходит до остатков крепостной стены еще петровских времен, где, в аркообразном помещении, сейчас заложенном кирпичом, а в
войну пустующем, у семьи была зимняя квартира. Маленькое помещение легче обогреть. Своды толстые и надежные, снаряд не пробъет.
- Поставили дверь, буржуйку, бойницы с другой стороны стены плотно заткнули матрацами. И стали жить. Пережили так зиму 41-42-го. Вся стена была в таких квартирах.
 |
 |
Наши
Жизнь в основном ограничивалась территорией госпиталя. В город выбирались редко.
Как-то в начале октября 41-го Ренат с мамой шел по улице Комсомола и вдруг замер в полнейшем восхищении. Он увидел строй моряков. Моряки показались Ренату огромными, они достигали головами неба. Они шли в своих черных бушлатах и громко пели о том, что штык не дрогнет в руках краснофлотцев. Их было много. Моряки шли в сторону Ленинградской пристани.
- Я доподлинно не знаю, кого мы с мамой видели тем вечером. Но судя по месту и времени, это мог быть только Петергофский десант.
«Хорошо не жили»
- Двух военных пайков, отца и матери, видимо, хватало чтобы меня прокормить. Во всяком случае, особых голодных мук я не помню. Мы всегда в материальном смысле жили очень непросто, так что кому как, а нам в блокаду сильно хуже не стало...
Продуктами, которые не покупали советские врачи, до войны торговали в центральном гастрономе. Аромат лучшей жизни оказался устойчивым. Никаких деликатесов уже не было и в помине, в некогда роскошном магазине голодные люди выстраивались в очереди за черным хлебом, а в воздухе витали довоенные запахи кофе, шоколада, сырокопченых колбас...
Здесь была «зимняя квартира»
Война как предчувствие
Ренат Хабибович стоит у ворот, за которыми залив. Через эти ворота мальчишки в 41-м бегали смотреть, не идут ли по замерзшему льду финны. От территории, занятой противником, Кронштадт отделяли только форты. Бросать первый взгляд на белую снежную даль было страшно: посмотришь, а вдруг там человеческие фигурки. Много-много... Еще очень боялись, что немцы будут использовать химическое оружие. Детских противогазов не было. Ренат Ситдиков помнит мамины упорные попытки приспособить для него обычный взрослый.
В 42-м отец решил, что жене и сыну нужно уезжать из Кронштадта. От Петровской пристани в сторону Лисьего носа отошла баржа, среди других пассажиров на ней были маленький Ренат с мамой. Со стороны Петергофа по барже бахнули немцы, за кормой поднялся столб воды. Мама сразу же сгребла сына и спрятала в трюм, поэтому других столбов он не видел. Их было еще два. Немцы стреляли три раза и все три раза промазали.
- Хорошего стрелка не нашлось. Поэтому хожу сейчас здесь, по этому парку. Вспоминаю...
Баржа благополучно достигла Большой земли, на которой Рената и его маму ждало много бед и лишений, в том числе - в деревне, в многодетной семье - самый настоящий, свирепый, хуже блокадного - голод.
Екатерина МАРКИНА
Фото автора и из архива
Х. В. Ситдикова
|
